— Нет, месье Д, Арган, — она откинула волосы, попыталась улыбнуться. — У нас все будет хорошо?
— Как может быть плохо, когда мы едем домой? — вопросом на вопрос ответил он. Рукавом черкески провел по щекам девушки. — Ты расстроилась из–за разбойников? Вспомни, сколько их было на нашем пути, они так и не смогли сделать нам плохого.
— Любовь победить нельзя, — сморгнула она мокрыми ресницами.
— И я говорю про то ж, а еще про курень на берегу Терека, и про детей, а как же без них. Давно приметил в станице просторную избу, не знал, как деньги достать, а тут война, — казак покосился на перекинутые через седла мешки с приданым девушки, в которых были спрятаны драгоценности. Кивком головы поманил спутницу, раскрывая кулаки обеих рук. — Глянь, чего урвали, к безделушкам прибавим.
На ладонях переливалось немало золотых изделий с камнями и без них. Из кучи выделялся большой мужской перстень с синеватым камнем, рядом лежали цыганские сережки по одной, еще несколько перестней, золотые квадратные монеты. Из–под низу выглядывали концы цепочек витиеватого плетения.
— Ты снял? — девушка кивнула на трупы бандитов.
— Они пустые, награбленное растащили по саклям, — покривил губы Дарган. — В торбе у проводника отыскал, видно, разбойники с ним делились. Он не из чеченов, а из адыгов или карачаев.
— Не понимай, — нахмурила лоб спутница.
— У нас тут как в салате намешано, что ни деревня, то по своему гутарит. У проводника нашел, что за нами шкандылял.
— В круглый шапка?
— У него, там еще есть.
Девушка руками обвила шею возлюбленного, притянула его к себе. От казака несло запахом лошади, соленым потом и давно немытым телом, щеки и губы кололись щетиной. Но эти мелочи ее не смущали, наоборот, возбуждали, она уже не знала, как обходиться без них. Она пришла к выводу, что французским мужчинам с их галантным обхождением с дамами далеко до ее избранника, не ведающего азов этикета. Дарган терпеливо дожидался, когда у спутницы пройдет чувственный порыв, он не имел права забывать об ускакавших в степь абреках, которые могли вернуться с солидным подкреплением. Улучшив момент, казак откачнулся в сторону:
— Софьюшка, нам пора в путь, — негромко сказал он.
— Потшему? Здесь никто нет, — она снова попыталась слиться с ним.
— Разбойники могут вернуться, здесь народ другой. Он мстительный.
— Народ какой?
— Абреки с голыми черепами, бандиты, с жаждой разжиться на крови обыкновенных людей. Поэтому на заставах выставлены казаки, они охраняют Россию. Мы тоже будем ходить в дозоры.
— Я согласен, — засмеялась девушка. — Будем делать охрана.
Вдали показались предгорья Кавказа, оттуда потянуло свежими ветрами. Линия горизонта поднималась выше и выше, наконец она закрыла половину неба темной неровной полосой. Казалось, если идти в том направлении все время, то можно взобраться на вершины, а с них ступить на небосклон и прогуляться по нему. Девушка впитывала величественные картины в себя, заглушая притаившуюся под сердцем тревогу. Разбойники больше не объявлялись, но люди на пути по облику не отличались от них, они представлялись с заросшими черным волосом лицами, с волосатыми руками и грудью, с пристальными взглядами из–под изломанных бровей. Это была не европейская раса, а что–то среднее между белым человеком и негром, которых во Францию привозилось немало из принадлежавших ей колоний. Правда, французы не набирали черных лдюдей про запас, как делали это американцы, чтобы потом не расплачиваться собственным спокойствием, а наиболее состоятельные держали у себя одного–двух лакеев мужского или женского пола, не слишком потворствуя им в спаривании. Дарган все так–же молча ехал впереди, подтягивая за собой солидный табун лошадей. Когда перед взором путников выросла одинокая гора, он указал на нее рукой, коротко пояснил:
— Бештау.
— Что это? — с любопытством переспросила спутница.
— Гора так называется, видишь, она о пяти головах, вокруг нее разные татарцы живут — карачаи, черкесы, балкары. Горские племена, в общем.
— О, у нас тоже норман, пьемон, анжю, тулуз — народ Франции.
— У вас народы, а у нас племена, — пробурчал себе под нос казак, за время нахождения в Европе успевший убедиться в неравенствах в развитии. — Ты ему одно, а он тебе другое.
— Они бандит? — с тревогой оглянулась вокруг девушка.
— Которые живут здесь, здорово не побалуют, казаки враз хвоста прищемят, а что за Тереком, те не прирученные ишо, совсем дикие. Но нам туда не надо, видишь, впереди еще одна горка? Это Машук.
— Машук… красиво.
— Здесь все названия красивые. Под горой станица, Горячеводской прозывается, но чаще Пятигорской, от окружающих ее пяти гор, туда вельможи из столицы повадились, горячие ванны принимают, грязи, водица хорошая. Хоть холодная, хоть горячая, прямо из–под земли течет.
— Вельможи?
— Они самые, лечатся от разных болезней. В грязи поваляются, водички попьют, и снова как новые, едут перед царем поклоны отбивать. А мы тут ихний покой охраняем, — Дарган потеребил уздечку, посмотрел на спутницу. — Эти земли уже наши, Софьюшка, еще пару деньков и мы будем дома.
— Красиво, — всматриваясь вдаль, повторила спутница. — Пейзаж Вогез…
На другой день, в полдень, путники вошли в расположенную в седловине гор Машук и Горячей станицу Пятигорскую, спустились по кривой улочке к центральной площади с постоялым двором на ней. Солнце раскаленной шляпкой гвоздя застряло на середине выцветшего небосклона, обещая жару и дальше. Навстречу часто попадались патрули из терских казаков, они окликали Даргана, разговаривали с ним. Девушка с обостренным вниманием присматривалась к гордым воинам, ведь ее возлюбленный был из их роду племени. Здесь проходила Кизлярско — Моздокская линия обороны, строительство которой наметилось еще при императрице Екатерине Второй. Но теперь линия находилась как бы в тылу, войска успели продвинуться далеко вперед, до непокорной Чечни с примыкавшим к ней наполовину освоенным Дагестаном. А в станице основался один из войсковых штабов с приданными ему частями из отдельного Кавказского корпуса. Проехав к гостинице, Дарган передал поводья конюху, помог спутнице снять с лошади переметные сумки. Перед тем, как войти в помещение, девушка оглянулась назад, напротив расположилась причудливая галерея с ведущей на гору бесконечной лестницей. По ней поднимались женщины в пышных платьях с зонтиками в руках, рядом шли мужчины в цилиндрах и с тросточками. Это было так необычно и так напоминало столичную жизнь, что она невольно прижала руки к груди:
